Ведьмин Лог - Страница 5

Маргоша сразу сбавила тон, начав сопеть своими красиво вырезанными ноздрями просительно и виновато. Так что бабка даже залюбовалась на нее, не часто доводилось ей видеть такую покорную Маргошу, однако, насладившись триумфом вволю, она обмакнула перо в чернильницу и, злорадно хихикая, вписала в гроссбух напротив Гречина: «Выдан в пожизненное пользование ведьме Марго Турусканской». Затем стряхнула капельку чернил в чернильницу и щедро предложила:

– Иди, владей.

У Маргошки губы затряслись от обиды, а довольная Марта звонко расхохоталась:

– Что, гузно обвисло от восторга?

– Вот, Янечек, – взяла я ребенка на руки, – завтра поедем вам новый дом искать.

– А сёлт? – поинтересовался неугомонный Янек.

– Куда ж я денусь, – зевнул Пантерий, а я в который раз удивилась, насколько у него не котячий голос – густой и бархатистый. Таким голосом хорошо былины да легенды рассказывать да деяния глубокой старины, никогда без денежки не останешься.

Садящееся солнце простреливало комнаты навылет. Я подумала, что пора бы помыть дорогое прозрачное златоградское стекло в рамах, и тут бабушка противно, до отвращения, чуть не в самое ухо завизжала:

– Лушка! Где тебя черти носят? В Гречин собираться надо!

– Терпеть не могу, когда она так делает! – Я посмотрела на перекошенную Ланку, тоже сморщившуюся, как печеное яблоко. – Бабуля! Мы же тебе колокольчик подарили!

– Ты еще меня поучи! – с готовностью вскинулась бабуля. – Повесь его себе на шею да брякай, как коза молодая!

– Ну все, сейчас начнется светопреставление, – обреченно вздохнула Ланка.

Дом у бабули был велик, и народу в нем проживало немало, а так как самой бабушке было не по чину возиться со всем этим хозяйством, она еще в молодые годы завела себе Лушку. Лушка была тетка с огромными, равнодушными, как у коровы, глазами и со слегка отекшей фигурой. Вывести из себя Лушку не могла даже бабуля.

– Ну что ты стоишь, квашня? – надсаживалась деятельная Марта, пытаясь в одиночку выворотить красный с медной оковкой ларь из-под груды корзин, пыльных мешков и на скорую руку сколоченных ящиков. – Щас магистерша пупок надорвет, а она стоит тут, глазами моргает!

– А че? – равнодушно зевала Лушка. – Мозгов в голове нет – пупка не жалко.

– Поговори у меня еще! – с рычанием тянула на себя ларь бабуля.

Нагроможденное сверху добро угрожающе раскачивалось и скрипело. Лушкина ученица Дунька с интересом наблюдала: завалит магистершу или нет? Мы с Ланкой молча прятались в уголке, понимая, что сейчас в доме нигде нет спокойного места. Ведьмы суетились вокруг как угорелые мыши, каждая несла в руках какую-нибудь тряпку, мешочек или шкатулочку с припасом, считая своим долгом сунуть нос в кладовую с набившим уже оскомину вопросом:

– А это класть?

– Румяны двухцветные! – влетела Сонька.

– Клади! – хрипела бабуля, чувствуя, что сундук уже поддается ее напору.

– Чулочки наборные?

– А чего в наборе? – упиралась ногами в пол бабуля.

– Ну дык как всегда, – Сонька сама с интересом сунула нос в мешок, – деревенские некрашеные вязаные, потом вязаные крашеные городские и златоградские шелковые.

– Сдурела?! – разом проснулась Лушка, разворачиваясь и вцепляясь в Сонькин мешок. – Куда вам шелковые в дорогу? По двенадцати кладней за один чулок! Кого вы ими соблазнять собираетесь? Императора?

– А хотя бы! – взвилась, бросая непокорный сундук Марта. – Какое твое дело, коровища? Мне чулки для работы нужны, а не для того, чтобы ты их тут в коробах гноила!

Они вцепились в три руки в мешок, брошенная без присмотра груда барахла чуть наклонилась, видимо от любопытства – хотела посмотреть, как ведьмы склочничают, – и ухнула, едва не погребя всех под собой. Мы выскочили прочь из кладовой, чихая и отплевываясь от пыли.

– Вот что бывает, когда за хозяйством не следят! – победно глянула на Лушку Марта, тряся запыленной кикой. – Ну, здесь я что могла сделала, дальше ларь сами вытащите. – И пошла по дому, раздавая приказы: – Так, где мои чепцы ночные, кто их видал?

– Вот! – радостно вылезла из-под лавки семилетняя Наська, Маргошина дочка, держа в руках желтоватую тряпицу в оборочках.

Что-то такое я видела в корзине у котят. Была у нас приблудная кошка, серого цвета, вся в Маргошу: постоянно ходила на сносях – и за это заслужила прозвище Веретено. Ни разу я ее худой не видела. Вот недавно опять окотилась, а Наська ее выводок обихаживала.

Бабуля сунулась к тряпице и тут же отшатнулась, закрывая нос ладошкой, но все равно сквозь пальцы потекли слезы.

– Это что? Гадость-то какая! Выкинь ее немедленно!

Лушка поймала исполнительную Наську за шиворот и, взяв двумя пальцами из ее рук испорченный чепец, велела Дуньке:

– Положи в кожаный кошелек, когда магистерша наша пойдет подаяние просить, ей пригодится.

Дунька раздула щеки, стараясь не дышать, и побежала по комнатам, держа вонючую вещь на отлете.

– Ну а вы чего вытаращились, как клопы на свиней? – накинулась на нас с Ланкой бабуля. – Вам заняться нечем?

Мы развернулись и, ни слова не говоря, бросились со всех ног в спальню, понимая, что сейчас с бабушкой пререкаться – себя не любить. Заездит, ведьма, живого места не оставит.

В спальне в шкафах уже рылись Анфиска, сирота, подобранная бабулей в Белых Столбах, и подружка ее Олюшка-травница.

– Платье златоградское лазоревое, – примеряла на себя Ланкино платье Олюшка. Анфиска спешно искала в тетради, бормоча под нос:

– Платье… Платье… а! Тут два лазоревых.

– То, у которого верх неприличный, – хмыкнула Олюшка. Анфиска вскинула брови и завистливо подышала сквозь зубы: