Ведьмин Лог - Страница 31


К оглавлению

31

– Ась? Ась?

– Чавось? – дразнила его я, семеня сбоку серой кошкой, демонстративно игнорируя вылетавших из подворотен собак, с которыми разбиралась невидимая, но от этого не менее грозная Ланка. Со стороны это выглядело так, словно очередная шавка, разбежавшись, с заливистым лаем, на потеху публике, вдруг решала сделать кувырок назад, после чего, визжа, улетала обратно в свою подворотню. И так вдоль всей улицы.

– Может, Серьга возьмет тебя на ручки? – пыхтела бесившаяся от собачьей войны сестрица. – А то ведь за версту видно, что тут нечистый гуляет.

– Мужик с кошкой на руках тоже, знаешь, тип подозрительный, – парировала я. Однако вспрыгнула на высокий забор и пошла, высоко поднимая лапки и показывая язык беснующимся внизу кобелям. Что может быть естественней кошки на заборе?

Малгород гудел. Кое-где улицы были перегорожены телегами, вокруг которых сидели молчаливые мужики с дубьем. Однако большинство из них предпочитало кучковаться вокруг трактиров и кабаков, где они орали «не позволим!», махали руками и гоняли еще не арестованных девок за пивом. Улицы за три до городской управы Серьгу остановил конный разъезд. Ткнув нашему рекруту в лоб плетью, егерь в шапке с зеленым верхом, коротком форменном кафтане того же колера и с такими же лампасами на штанах поинтересовался: куда это он прет?

– Дык ить… – выдал Серьга и замер с протянутой рукой и взглядом, устремленным вдаль.

– Ась? – поинтересовался черт.

– Куда прете? – свесился егерь уже к старичку.

А Пантерий, не задумываясь, цапнул его за нос сухонькими пальчиками, на всю улицу завизжав:

– Ты как со старшими разговариваешь, олух? Вот я пожалуюсь мамке твоей, пусть она тебе горяченьких всыплет! Вино пьешь, девок портишь, имущество казенное по ветру пускаешь! Етить… – Он замахнулся на егеря клюкой, но Серьга от греха подальше потащил боевого старичка дальше по улице.

А служивый остался с лиловым носом, который тихонько баюкал тремя перстами, сам не веря, что в старикашке такая силища. Дружки хохотали над ним, и я не удержалась, тихо, для него одного похихикала:

– Хе-хе-хе!

Егерь встрепенулся, тыча в меня пальцем, но тут подпруги у его седла разом лопнули, и он рухнул в пыль, еще больше взвеселив товарищей, а когда подскочил, красный от ярости и стыда, понятно, что никакой кошки поблизости уже не было. Меня усиленно запихивала за пазуху Ланка, ворча:

– Что ты за человек такой, мы тут, понимаешь, инкогнито, а она над егерями хохочет! Ничего путного от тебя не дождешься.

Результат получился страшненький – придавленая кошка висит над дорогой. Глянув на нас, Серьга и черт велели сестре бросить меня.

Вокруг дома головы народу было как на гулянье. Площадь со всех сторон перегородили стрельцы в длинных красных кафтанах. Они сидели группками и громко переговаривались, перемежая речь гоготом, варили в огромных котлах себе похлебку, прямо посреди площади, словно в каком-то диком лесу. Там же была устроена походная коновязь для егерской сотни, отчего центральная малгородская площадь сразу приобрела вид загаженной конюшни. Дома вокруг явно пустовали, и поэтому я не сильно удивилась, что их захватили служивые люди. В окне одного я заметила не то сотника, не то десятника егерского, который пил чай из блюдечка, а из открытых окон второго этажа другого дома несся отборный мат, там командир распекал какого-то нерадивого Хвоньку.

– Куда пресся? – опять встала на пути Серьги на этот раз уже краснокафтанная преграда, но, прежде чем Ладейко успел что-либо ответить, черт сменил личину, да так ловко, что никто на это не обратил внимания.

– Это ты у меня спросил?! Рыло твое свиное! – рявкнул он, ухватив стрельца за ухо, и стрелец обомлел, узнав в Пантерий родного сотника, зверя, каких поискать и не найти.

– Звиняйте, ваше высокородие! – побелел он глазами, и весь караул вытянулся в струнку.

– Я тебе покажу «звиняйте», – взбеленился черт, выворачивая ухо, – я с тебя шкуру спущу, со стервеца!

Серьга бочком протиснулся вдоль стены, а я, решив, что мне будет как раз удобно просочиться с другого бока, прыгнула и неожиданно стукнулась лбом о невидимую Ланку, которая, пользуясь моментом, видать, кралась на цыпочках. Сестра от неожиданности взвизгнула, да прямо в ухо кашевару. Кашевар плеснул в нас кипятком, и я заорала:

– Сдурел?!

Окрик мой произвел на него странное действие – вместо того чтобы извиниться, он завопил во всю глотку:

– Ведьмы!!!

Я вякнула, взлетая вверх, – это Ланка ухватила меня за шкирку. Сестрица понеслась скачками по площади, а я визжала, пытаясь вывернуться, шипела, плевалась и выпускала когти. Народ с пиками и саблями, рыча грубыми мужскими голосами, вскидывался и бежал в ужасе, опрокидывая котлы, уставленные шалашиками пики и пищали, давя друг дружку и пугая коней. Наконец Серьга, перехватив по дороге Ланку, вырвал меня из ее рук и зашвырнул в окно, на второй этаж малгородской управы.

Кувыркнувшись пару раз в воздухе, я благополучно приземлилась на когти, на корню губя чей-то чинный ужин. Чашки, миски и прочая посуда полетели на пол, я кубарем пролетела по столу, размазывая спиной горчичный соус и едва успела прикусить себе язык, чуть не ляпнув: «Здравствуйте, дядя Ким».

Малгородский голова Ким Емельянович выпучился на меня, как-то сразу узнавая, сграбастал в ладони и, сюсюкая, начал плести какую-то ахинею, кланяясь перед гостями:

– Кошечка, миленькая, нашлась, Мариш… Машеньки, дочурки любимица. Нагулялась, стервь! – и так вцепился в шею пальцами, что я испугалась – задушит.

31